 |
 |
 |
||||
| |
|
|
СЕЙЧАС НА САЙТЕЧитателей нет |
Впервые опубликовано 28.10.2009 12:04
Последняя редакция 28.09.2011 11:16
Материал читали 24927 человек
<< Пред. страница - Страница 3 из 17 - След. страница >>
Дезертир- Увольнительную не имею права дать, - сказал командир батальона. - Ее может дать только комбриг, а он еще где-то в пути. А что тебе уж так надо увидеть свою тетку? - Да, она мне была вместо матери. Тетя взяла меня к себе после смерти мамы, и я жил у нее в Ессентуках последние три года. - Иди без увольнительной, но к утру возвращайся. Часа за два до этого наш батальон вошел в Железноводск, откуда до Ессентуков, освобожденных от немцев днем раньше, километров двадцать. Одна из улиц вела в нужном направлении, и я весело зашагал по ней, предвкушая встречу с одноклассницами. На окраине я подошел к последнему дому и забарабанил в дверь. В это тревожное время, да еще к ночи никому не открывали и не подавали признаков жизни. Но в конце концов, убедившись, что я не уйду, старческий голос произнес: - Что надо? - Где дорога на Ессентуки? - спросил я. - Да вот по этой дороге и иди. Я зашагал дальше. Через пару километров наткнулся на стаю шакалов, грызших валявшуюся на дороге дохлую лошадь. До них оставалось метров десять, а они все еще не разбегались. "До чего обнаглели, - подумал я и, передвинув автомат из-за спины на бедро, дал по ним очередь. - Сколько их развелось!" Впрочем, немудрено - пищи-то навалом. Табуны лошадей лежат вдоль дорог со вздувшимися животами. Жалко их. Очень уж они не приспособлены к современной войне. Не могут спрятаться ни в окоп, ни в подвал, ни залечь. А над землей летят пули, осколки, снаряды. Недавно рядом с нами стояла батарея на конной тяге. Так там породистому красавцу-тяжеловозу, которым мы все любовались, когда по вечерам его водили на водопой, во время бомбежки осколком срезало половину морды. Глаза были на месте и смотрели на нас, а вместо передней части - носа и рта, белели кости. Конюх, пожилой солдат, со слезами на глазах вел его за станицу, чтобы пристрелить. И хотя мы привыкли к смерти, лошадь почему-то стало жалко. Топаю дальше. Вот и Ессентукский английский парк, переезд через пути. Вхожу в городской парк, где еще полгода назад гуляли с друзьями, слушали концерты на открытой эстраде, танцевали на танцплощадке. Совсем немного, и я постучу в родную дверь. Вот удивится тетя. Предвкушая радостную встречу, запел. Почему-то привязалась джазовая песенка: - Товарищ боец! - раздалось вдруг в ночной тишине. - Ваши документы! Ко мне подошел патруль. Солдаты были какие-то чистенькие, гладенькие. Видимо, еще не воевали. Веселым голосом объясняю, что я боец взвода разведки 1-го батальона 7-й бригады 10-го гвардейского авиадесантного корпуса, что я иду к своей тетке, которая живет здесь, за углом, и что к утру должен вернуться к себе в часть. - Давай увольнительную, - говорит старший. - Да что вы, ребята!? Какая увольнительная? Штаб бригады был далеко, и комбат разрешил мне сходить без нее. - Ничего не знаю. Предъявляй увольнительную. Довольно долго мы так препирались. - Идем в комендатуру. Там разберемся. Понимая, что выхода нет, иду с ними. Комендатура помещается в здании городской поликлиники. Дежурный офицер, одетый почему-то в морскую форму, сидит в кабинете заведующего. - Задержали дезертира, - докладывает один из патрульных. Я в который раз рассказываю, как было дело. Офицера клонит в сон, и он в полуха слушает мои объяснения. - Заберите оружие, отведите к остальным. Утром разберемся. Патрульные, стоявшие у дверей, идут ко мне. Тут я теряю самообладание, и все дальнейшее происходит, как во сне. Я отскакиваю в угол, привычным движением перевожу автомат на бедро, взвожу затвор и направляю на патрульных. Сам не знаю почему, говорю выспренную фразу: - Гвардейцы оружия не сдают! Буду стрелять! Патрульные в недоумении замерли. Установилась напряженная тишина. Рука офицера потянулась к кобуре. Я перевел автомат на него. Тут он оказался на высоте. Неожиданно спокойным голосом он произнес: - Ладно, отведите его, как есть. В зале стояло, сидело, лежало человек тридцать безоружных солдат опустившегося вида. Некоторые были пьяны. Я нашел свободное место и улегся. Мрачные мысли бродили в голове. Вместо того, чтобы гулять по городу, красоваться перед одноклассницами, я сижу в каталажке. Завтра меня скорее всего отправят в штрафбат, я расстанусь с родным батальоном, с товарищами. Наконец дала знать о себе усталость, и я заснул. Утром новые, сменившиеся караульные вывели нас во двор оправиться. Потом арестованные стали возвращаться в здание. Я стоял в дальнем конце двора и игнорировал происходящее, как будто оно не имело ко мне отношения. Караульный пропускал мимо себя одного задержанного за другим, и, когда прошел последний, вопросительно посмотрел на меня. Я продолжал стоять в пол-оборота к нему, ненавязчиво демонстрируя свой автомат. Внутри у меня все дрожало, я боялся встретиться с ним взглядом, опасаясь выдать себя. Какое-то время он еще смотрел на меня, потом повернулся и пошел догонять ушедших. Помещение поликлиники мне хорошо знакомо. Здесь год назад мне делали двадцать четыре укола в живот после укуса собаки. Погуляв еще немного по двору, я уверенной походкой поднялся на крыльцо и через боковой служебный вход вышел на улицу. Как на крыльях, я понесся от этого здания. - Товарищ боец! - раздался вдруг над ухом грозный голос. Душа ушла в пятки. Неужели кто-то обнаружил мое бегство? Поворачиваю голову. Рядом стоит направлявшийся к комендатуре майор невысокого роста, одетый с иголочки. - Почему не приветствуете старшего по званию? "Милый, - пронеслось в голове. - Да я готов тебя облобызать, не то что приветствовать. Слава богу, что ты остановил меня лишь из-за этого. Только не отводи меня в комендатуру". Проникновенным, заискивающим голосом я прошу у него прощения, обещаю исправиться и никогда больше не нарушать устав. Он читает мне короткую нотацию и отпускает. Боковыми улочками подхожу к своему дому и стучу в дверь. Раз, другой. Тишина.
Свой батальон я догнал только через три дня. Встретившийся начальник спецчасти удивленно посмотрел на меня и сказал: - А я отправил бумаги наверх, что ты дезертировал. |
|||
© THE RUSSIAN BATTLEFIELD, 1998 - 2023 |
Комментарии
Судя по "куче" КАКИХ мемуаров? Советских? Если по ним судить, то вообще непонятно, что немцы делали под Москвой? Ведь советские солдаты были такие умные, они всегда обманывали злого и глупого немца.
А вот если присмотреться к новопубликуемым мемуарам, то картина соверенно нормальная: рукопашки боялись все, и немцы и наши. И вступали в нее исключительно по необходимости, всегда предпочитая ей огневой бой.
Не верно. Просто те, кто в рукопашке проиграл, как правило об этом уже никогд рассказать не смогут. Всё очень даже просто. Простая логика подсказывает, что если всплывает термин "ворвались в немецкие траншеи", то как правило ворвались с подавляющим численным перевесом. Ибо если в траншеях народу было бы больше, то никто никуда бы не ворвался, Перебили бы издали, "на подходе".