 |
 |
 |
||||
| |
|
|
СЕЙЧАС НА САЙТЕЧитателей нет |
Впервые опубликовано 09.11.2011 20:12
Последняя редакция 05.02.2012 15:17
Материал читали 16937 человек
<< Пред. страница - Страница 9 из 12 - След. страница >>
И вот наступил новый, 1945 год. Ровно в двенадцать часов по московскому времени вся линия фронта озарилась залпами праздничного салюта. Били «Катюши», била артиллерия, били танки из своих орудий, строчили пулеметы трассирующими пулями, стреляли солдаты из своих винтовок и автоматов, офицеры вытащили свои ТТ и ракетницы и тоже стреляли. В течение нескольких минут не стихала эта праздничная канонада, больше похожая на полноценную артподготовку, чем на новогодний салют. Потом все стихло. Мы ожидали, что немцы, час спустя, когда по их времени наступит Новый год, ответят нам тем же, и поэтому предприняли максимальные меры предосторожности. Но ничего подобного не произошло. Так, кое-где постреляли пушки, раздались пулеметные очереди, и тут же все смолкло. Во всяком случае, на позиции нашего батальона не упал ни один снаряд. Видно, немцам было не до жиру, не могли они уже себе позволить такого куража. Сразу после Нового года полк, да и всю дивизию сняли с передовой и отвели в тыл. Там опять были проведены учения, и потом дня два нам дали отдохнуть. Затем нас передислоцировали километров на десять влево по линии фронта в район городков Шаарен и Штеменкей. Возобновились тактические учения комсостава в штабе дивизии. Особое внимание здесь уделяли тщательному изучению местности, по которой придется вести наступление. Пролетело еще несколько дней, и вот 12 января, в обстановке строжайшей секретности, мы узнаем, что на завтра назначено наступление. Командир полка Ким провел с нами совещание и командирскую разведку, где поставил перед каждым батальоном задачи, затем зачитал приказ, и стало окончательно ясно, что день завтрашний будет совершенно не похож на предыдущие дни. Согласно приказу завтра до полудня мы должны будем прорвать четыре линии немецких траншей, взять опорные пункты, в том числе главный опорный пункт противника Грибен, и, выйдя на оперативный простор, продвинуться в общей сложности на 8 километров. Я провел совещание и командирскую разведку со своими заместителями и командирами рот, дважды прошелся по переднему краю нашей обороны, точнее, теперь уже нашей полосы наступления, поговорил с солдатами и пошел в свою землянку. Мой новый ординарец уже приготовил мне шикарную по фронтовым понятиям постель, но ложиться не хотелось, так как уверен был, что все равно не усну. Затем все же прилег и, видимо, тут же провалился в глубокий сон. Проснулся сам часа через полтора и помню, что чувствовал себя очень бодро, а следовательно, даже как-то оптимистично. Но оптимизма убавилось, когда вышел из землянки. Хотя еще стояла непроглядная темень, но ощущение всепроникающей холодной сырости подсказывало, что погода резко испортилась, все кругом окутано густым туманом, и атаковать противника придется, по сути дела, вслепую. Еще раз прошел по передней траншее - все были на местах в полной готовности. Как только рассвело, мои опасения более чем подтвердились. Туман стоял такой, что в 50 метрах ничего не было видно. Впрочем, горевать по этому поводу долго не пришлось. Всю ночь немцы вели вялый артиллерийский огонь по нашим позициям, и вдруг их артиллерия на минуту замолчала, а потом ударила залпами. Через какие-то секунды над нашими головами послышался характерный храп и вой снарядов. Сначала они рванули по ближайшим тылам, а потом начали долбить и нас. Это был не просто артналет, а довольно мощная и продолжительная артиллерийская контрподготовка. Как ни секретничали мы с датой начала нашего наступления, но, видимо, немецкая разведка сработала хорошо, и они решили упредить наш удар. Таким образом, эффект внезапности был использован немцами, а не нами. Впрочем, наша артиллерия тут же повела ответный огонь, и, судя по всему, большая часть немецкой артиллерии была вскоре так или иначе подавлена. Батальон понес ощутимые потери - человек восемь-десять погибших и десятка полтора раненых. Ранило моего славного Каргина, командира минометной роты. Осколком ему оторвало кисть руки. Надюша Кузенина сама его перевязала, сделала из его культи аккуратную «куколку». Прежде чем отправиться в санроту, он зашел к нам на командный пункт проститься. «Вот так, ребята, расстаемся мы с вами, - сказал он. - Вот подлечусь маленько и поеду в свой колхоз, буду пахать землю на бабах. А вы тут без меня не балуйте, чтоб все живыми вернулись». За пару дней до этого нам выдали наше денежное довольствие, и мы все скинулись ему по довольно приличной сумме (впрочем, деньги эти имели очень небольшую цену), а я еще из личных запасов выдал ему восьмисотграммовую флягу водки (самая надежная «валюта» на Руси во все времена). Каргин был растроган до слез, обнял нас всех по очереди и, шмыгая носом, побрел по ходу сообщения в тыл. Буквально через какие-то минуты после ухода Каргина началась, с запозданием, наша артподготовка. Такого жуткого шквала огня мне еще не приходилось видеть. В густом тумане от взрывов возникла живая, огненно-багровая стена. Стоял сплошной невообразимый вой и рев, который так давил на перепонки и на мозг, что, казалось, еще чуть-чуть, и голова расколется на части. И это продолжалось ровно два часа. Затем рванули наши «Катюши», что и было сигналом к атаке. Роты пошли вперед. Первую линию немецких траншей роты заняли одним броском и почти без потерь, но только мы высунулись, чтобы идти дальше, немцы встретили нас таким плотным огнем, что о дальнейшем продвижении не могло быть и речи. Было совершенно очевидно, что немцы задолго до нашей артподготовки вывели солдат и огневые средства во вторую и третью линии и теперь точно бьют по хорошо пристрелянным квадратам. Была дана команда атаку прекратить. Когда наступило относительное затишье, мне вдруг стало известно, что в моей четвертой роте фактически нет командира. Старшего лейтенанта, командовавшего ротой накануне, ранило во время немецкой контрартподготовки, а командир первого взвода, тот самый «патриот» нашего батальона, москвич лейтенант Федоров, который должен был автоматически принять роту, куда-то исчез. Его не было ни среди убитых, ни среди раненых. Но у меня даже мысли не возникало, что он мог самовольно оставить батальон, дезертировать, как говорится, не такой это был человек. Впрочем, его поисками заниматься было некогда, слишком много навалилось других забот. И вдруг примерно через полчаса он является. Было видно, что человек в жутком похмелье, глаза больные, движения какие-то неуверенные. Оказалось, накануне ночью, явно переоценив свои силы, «выкушал» непомерное количество водки, и, когда началось наступление, он все еще был мертвецки пьян. Уверен, что, если бы в этой обстановке я его расстрелял на месте, мне бы ничего не было. А уж отстранить от должности и отдать под суд - это я был просто обязан сделать. И он абсолютно был готов и к первому, и ко второму варианту. Но я его просто выматерил самыми грязными словами и сказал: «Пошел вон! Смотреть на тебя тошно». Но надо сказать, это был очень совестливый человек. Именно эти слова подействовали на него убийственно. Он аж посерел от такого унижения. Тут же повернулся и побежал в свою роту. В этот момент немцы, судя по всему, решили предпринять контратаку. Сначала был довольно мощный артналет, а потом где-то в тумане раздался рев танковых моторов. Бойцы, естественно, занервничали, ротные и взводные командиры забегали, успокаивая солдат и готовясь к отражению танковой контратаки. Я со своим командным пунктом был недалеко от расположения четвертой роты, и мне было видно, как Федоров, перебегая от одного солдата к другому, кричит им: мол, держитесь, ребята, не робей, отобьемся. Чтобы быстрее перебежать на правый фланг, он выскочил из окопа и помчался по открытому месту. Тут же резанула пулеметная очередь, и парень рухнул замертво. В это время командир артдивизиона, бывший при мне, дал по радио команду своим артиллеристам, и те открыли по предполагаемым квадратам скопления танков беглый заградительный огонь. Когда канонада стихла, танков мы больше не слышали. Убитого лейтенанта Федорова бойцы втащили в траншею. Прибежала Надя Кузенина, упала ему на грудь, плачет. «Вот, - говорит, - третьего своего любимого человека хоронить буду. Это, наверное, я приношу им смерть. Те хоть в родной земле лежат, а этого придется здесь, на неметчине, хоронить». И чем тут ее утешишь и успокоишь? Единственное, что я мог для нее сделать, это, нарушая строгие параграфы устава, разрешить ей взять подводу и отвезти тело Федорова за 20 километров отсюда, чтобы похоронить его в Литве, на нашей земле. В том, что она наша, ни у кого никаких сомнений не возникало. Кто-ж тогда мог подумать, что Восточная Пруссия скоро превратится в Калининградскую область, а Литва через сорок пять лет станет независимым и не очень дружественным нам государством? Гибель Федорова оставила в моей душе горький след. Не то чтобы я считал себя виновником его смерти, нет, на все, как говорится, воля Божья, но те тяжелые слова, что я ему тогда сказал, были, по сути дела, последними, которые он услышал в этой жизни. Надеюсь, он простил меня. |
|||
© THE RUSSIAN BATTLEFIELD, 1998 - 2023 |
Комментарии
Такой мотив, месть за убитых, скорее всего присутствовал и у НЕМЦЕВ, когда они НЕМЕЦКИМИ патронами расстреливали польских военнопленных под Катынью в ходе кровопролитного Смоленского сражения.
/katyn-revised.html
"Из воспоминаний участников всевозможных войн мы знаем, как трудно бывает перешагнуть через себя и убить сдавшегося в плен БЕЗОРУЖНОГО врага, если
этого требует сложившаяся военная ситуация. Например, невозможность конвоирования пленного в тыл. А вот если существует мотив мести за вражеские преступления, то психологически расстрелять пленного гораздо легче."
Может почитаешь это:
"В эти дни я впервые близко увидел пленных немцев, а однажды был свидетелем дикой расправы над пленными. Человек пятнадцать пленных солдат сидели на обочине дороги. Где и когда их захватили, я не знаю. Они сидели неподвижно, спиной к дороге, их стерегли два наших молодых солдатика с автоматами. Вдруг подъезжает «Виллис», и из него выскакивает офицер, как я потом случайно узнал, какой-то замполит из соседней дивизии. На ходу вынимает пистолет и с каким-то звериным рычанием направляется к пленным. Подойдя вплотную к крайнему из них, приставляет пистолет к его затылку и спускает курок. Немец падает замертво. Потом к следующему, к следующему. У него заканчивается обойма. Он быстро меняет обойму - и так он стреляет, пока все они с пробитыми черепами не легли в ряд. Немцы не молили о пощаде, не пытались бежать, не сопротивлялись. Умирали молча, как ягнята на заклании. Только в тот момент, когда замполит приставлял пистолет к затылку, каждый из них как-то съеживался и убирал голову в плечи - выстрел - и он мешком валится на бок или назад.
За день или два до этого мои ребята убили двух немцев, как только те поднялись из укрытия с поднятыми руками. Но еще за минуту до этого те немцы стреляли в нас, и их убили, можно сказать, в пылу боя. А тут происходила какая-то бойня, истребление, пусть врагов, но пленных, а потому беззащитных. Причем это не были какие-то эсэсовцы или полицаи- предатели. Это были обычные солдаты вермахта, каких я потом видел в большом количестве. Я стоял в каком-то оцепенении и с ужасом наблюдал эту сцену."
/shelkov/stranitsa-3.html
"Замполиты" и прочие выродки безнаказанно расстреливали немецких военнопленных без суда. Причём именно тем способом, каким были расстреляны поляки в Катыни.
Это не я придумал, а описал ветеран войны Михаил Шелков.
Что касается Дахау
Первый массовых казней советских военнопленных началась 27 августа 1941 года. В связи с трудностью сохранить убийства секрет, они были переведены в соседний тир на Hebertshausen. Сначала он проходил там на 4 сентября 1941 года, затем два-три раза в неделю дальнейшей executions.The тела кремировали как в Дахау [это была еще старая печь] и крематории Мюнхена, а прах на хранение в коллективные серьезной . После переходного периода, эсэсовцы были казненных сожгли в крематории в Дахау только еврейской совместной работы были использованы там, члены которого всегда были убиты спустя некоторое время. Члены этой рабочей группы была размещена в бункере и не вступают в контакт с другими заключенными Обычно вермахта не отправлять военнопленных в концентрационны х лагерях, если эти русские политических комиссаров, или активисты которой в соответствии с фюрером-Befehl бы быть выполнен после спешки.
Пожалуйста, обратите внимание, я бы appreiciate ответ на мои комментарии по электронной почте herbstolpmann@g mail.com
"Юррий" использует, какой-то интернет переводчик, отсюда и неграмотный русский. Что вы собственно хотели сказать?
Как хорошо, что у нас есть такие знающие люди, да! Сразу чувствуешь себя защищенней, веришь, что ежели супостат нагрянет, то мы ему - ух! накостыляем. Конешно! С такими-то экспертами!
Гпз это батальон.570 человек потому что 3 кухни.Пулеметная рота расчет телега.Плюс телега старшине и телега бк подвозить.Это важно.А численность состав количество взводов роли не играют.Но она должна быть типовой.Так же ка и взвод.Так же и по минометам.А 50мм должны собраны во взвод.Одинминомет+рп=телега.И так далее.
И обязательно саперное отделение.Оно должно комбату окоп копать и разминировать.Вот он не пишет тут что все заминировано было.А было у него радиостанция или нет не важно.Сообщил он что его роту один пулемет держит или нет.Какая разница.Все равно полк подойдет и развернет одну пушку и этот расчет уничтожит.
Отсюда вывод гпз батальон.Батальон-пульрота,минрот а-2взвода 50 и 82 мм и количество минометов не важно.Важно стандартный.Важно стандартный и важно один расчет=одна телега одна лошадь+расчету телега под мины.Это для 82мм минометов.Взвод 45-к.Взвод зенитных пулеметов.Максим на треноге.И так далее.
И эта гпз-батальон.Везла с собой бк на телегах.Уничтожила этот расчет мг минометами и 45-ми.Обошла 2 ротами с флангов.И саперное отделение все разминировало.И так далее по пунктам.Дать по башке этим писакам рацией и автоматами.Вместе с Иссерсоном,Шапо шниковым и Гареевым.Оптом всем.Достали уже.
The first mass executions of Soviet prisoners of war commenced on the 27th August 1941. Due to the difficulty to keep the killings secret, they were moved to the nearby shooting range at Hebertshausen. It first took place there on the 4th September 1941, followed by two to three times a week of further executions.The bodies were cremated in both at Dachau [this was still the old oven] and Munich crematoriums and the ashes deposited in a collective grave. After a transitional period the SS-men had the executed men burned in the Dachau crematorium only, a Jewish work team was used there whose members were always killed after a certain time. The members of this work team was housed in the bunker and did not come into contact with other inmates Normally the Wehrmacht did not send Prisoners of War to a concentration camps unless these Russians were Political Commissars, or Activists which according to a Führer-Befehl would be executed post haste .
Спасибо Вам, капитан Шелков!
Капитан Шелков, командир второго батальона 852-го стрелкового полка 277-й стрелковой дивизии.
Мой ВАМ поклон до самой земли.